Современное социальное движение и его наиболее активная часть, антиглобалистское движение, находится сейчас в такой стадии становления, когда повседневная практика движения порождает дискуссию идеологического и даже философского характера, а не наоборот (ситуация более типичная для структур партийного типа, когда дискуссия (в современной ситуации очень часто безрезультативная) предваряет политическую практику. В целом такая ситуация характерна для большинства т.н. «новых социальных движений», но в антиглобалистском движении это выражается в наиболее яркой форме. Существует две основные темы активно обсуждаемые внутри движения. Первая - это проблематика самоопределения и самоидентификации движения. Одной из острейших проблем является «отказ» или «присвоение» термина «антиглобалистское движение»[1][1]. Сторонники отказа от термина «антиглобалисты» говорят о негативном посыле заложенном в термине, о его искусственном появлении (используется mass media активно с 1999 года), о внутреннем противоречии термина («мы не против глобализации, мы против ТАКОЙ глобализации» и т.д.). сторонники, в свою очередь, утверждают невозможность переформотирования сложившегося информационного брэнда и необходимость через теорию и практику наполнить его позитивным содержанием. Вторая тема – это отношение к насилию и возможность применения насилия как в рамках протеста, так и в более широкой политической и социальной практике. «Обострение» тематики насилия произошло после масштабных протестов против саммита «Большой восьмерки» в Генуе (2001), когда полицейские убили Карло Джулиане, одного из активистов движения Tute Bianche[2][2]. Организационно (но не теоретически) проблема применения насилия получило свое отражение в практике т.н. цветных колонн (впервые использована в Праге в 2000 году во время протестов против саммита Мирового Банка). Вся масс протестующих разделялась на три колонны в соответствии с предпочтениями участников. В розовой колонне шли сторонники ненасилия, в желтой – сторонники гражданского неповиновения и, наконец в синей – активисты допускающие использование насилия. В некоторой степени это позволяло дифференцировать тактику протеста, избегать столкновений внутри протестующих, а также рассчитывать на «адекватную» реакцию полиции. Данная модель не сработала в Генуе где любые выступления подавлялись с одинаковой жестокостью (например был использован слезоточивый газ и пластиковые пули против санкционированной генуэзскими властями демонстрации, также часто и необоснованно использовалось огнестрельное оружие). Актуальна данная проблема и для России – применение насилия со стороны государства против протестующих уже принимает вопиющие формы (разгон демонстрации на Пушкинской площади 28 мая – два человека госпитализированы, разгоны митингов в Петербурге 15 апреля и 18 мая – два и семь госпитализированных соответственно[3][3]) при гораздо более мирных настроениях среди протестующих в сравнении с выступлениями в Европе.

В рамках данной статьи хотелось бы рассмотреть основные подходы характерные именно для протестующих, а не для государства, лимитирования насилия для которого вообще не существует. Прежде всего, достаточно условно разделим всех участников протеста на участников движений и членов различных структур партийного типа или собственно политических партий. Необходимость этого продиктована тем, что в большинстве случаев политические партии имеют определенную, сформированную (явно или косвенно) концепцию по проблеме насилия. В предельно общем виде можно выделить два подхода, которые мы условно назовем «эволюционным» и «революционным». «Эволюционный» подход подразумевает борьбу партии за власть легальными (парламентскими и внепарламентскими) методами, а с приходом к власти партия допускает использование насилия против населения и политических оппонентов, т.к. в этой ситуации это также «легально». «Революционный» подход допускает использование насилия для прихода к власти. Подобный подход характерен прежде всего для политических партий большевистского типа[4][4], а также для анархических и крипто-анархических (автономных и др.) организаций. В случае анархических организаций необходимо сделать оговорку – они не ставят перед собой задачи захвата политической власти, но возможность применения насилия оправдывают репрессивным характером любого (прежде всего капиталистического) государства.

Качественно иная ситуацию наблюдается с участниками и идеологами движений. Прежде всего, отметим, что для движений не стоит вопрос о захвате (борьбе) за политическую власть. Попытка интерпретировать антиглобалистское движение как предвыборную кампанию т.н. «альтернативных»кандидатов показывает близорукость многих исследователей (в т.ч. российских). Это не значит, что отдельные активисты движения не могут добиваться весомых политических успехов, например, нынешний президент Бразилии Лула, лидер Бразильской партии труда, победил на выборах во многом благодаря активной «антиглобалистской» позиции. Движения, в отличие от партий являются изначально «временным» явлением, своеобразным сообществом людей, объединившихся для решения одной (иногда достаточно сложной, как в случае с антиглобалистским движением) проблемы. Также стоит отметить, что практически для всех крупных социальных движений характерно крайне «серьезное» отношение к проблеме насилия (Антивоенное движение времен войны во Вьетнаме, Движение за права чернокожего населения в США и др.). Внутри большинства участников движений, которые в свою очередь составляют антиглобалистское движение, наблюдается следующее отношение к проблеме насилия: 1) пассивное сопротивление, т.е. невыполнение некоторых обязательных в государстве действий (например: неуплата налогов, голодовки, забастовки различных форм и т.д.) и 2) активное сопротивление в форме гражданского неповиновения (блокады транспортных путей и зданий, т.н. street party, т.е. ненасильственный продолжительный захват улиц городов и др.). Внутри движения по-прежнему ведутся активные дискуссии является ли нанесение ущерба собственности насилием и допустимо ли это в рамках гражданского неповиновения. Существует три основных точки зрения на данный вопрос. Активные сторонники прямых действий допускаю и поощряют нанесение ущерба собственности транснациональных корпораций и государства практически во всех случаях. Сторонники т.н. «радикального ненасилия» допускают нанесение ущерба собственности в случае, если это может предотвратить больший (с точки зрения активистов) ущерб (например, уничтожение железнодорожных путей с последующим оповещением при попытках транспортировать экологически опасные грузы). Традиционные сторонники ненасилия (гандисты) не считают возможным нанесение какого-либо ущерба чужой собственности. Дискуссионным также является проблема отношения к насилию со стороны других групп-участников движения. Т.е. должны ли участники движения предотвращать немотивированное, с их точки зрения, насилие? Допустимо ли обращение к силам охраны порядка для предотвращения насилия и т.д.

При таком разбросе мнений внутри движения весьма странным выглядят утверждения некоторых аналитиков об антиглобалистах, как об однозначных сторонниках насилия для достижения поставленных целей, а, зачастую, как о сторонниках вульгарного вандализма. Детальное изучение отношения к проблеме насилия (как повседневной практики, так и дискуссий которые идут внутри движения) позволит более подробно категоризировать и типизировать антиглобалистское движение. С другой стороны, проблема насилия была одной из ключевых для всех крупных политических и социальных объединений, поэтому выработка четкой позиции по этой проблеме является насущной как для антиглобалистского движения в частности, так и для современного протестного движения в целом.

Козлов Алексей Юрьевич - кандидат философских наук, доцент кафедры философии, социологии и истории Воронежского архитектурно-строительного института